Били дубинками, ставили на растяжку, натравливали собак: как пытали за намерение участвовать в антивоенном митинге
После памятных событий 2020 года, когда тысячи белорусов впервые прошли через репрессии со стороны силовых структур, жителю Минска Константину (фамилия в целях безопасности не публикуется) некоторое время везло — в тот период его миновал этот ужасный опыт. Но 27 февраля 2022 года, в день референдума, он отправился на антивоенный митинг против российского вторжения в Украину. С этой даты в его жизни все изменилось кардинально. Константин рассказал «Весне» о своих переживаниях, которые до сих пор оставляют заметный след на его жизни.
«Каждого бы сама вывела во двор и застрелила собственноручно»
В воскресенье, 27 февраля, идя на остановку общественного транспорта, Константин заметил, как за ним следует подозрительный мужчина в темно-зеленой куртке. Он сел в транспорт, проехал немного, и тогда рядом появился темный микроавтобус «Фольксваген». В районе улицы Красной его задержали трое омоновцев и отвели в автомобиль, в котором находились еще двое человек в гражданском.
— У меня сразу забрали телефон, проверили рюкзак. Мужчина в гражданском несколько раз ударил меня по лицу и в висок. Где-то через полчаса меня и еще одного человека отвезли в Первомайский РОВД, стали опрашивать и составлять протокол якобы за участие в несанкционированном мероприятии. Также был прокурор, который запугивал, чтобы не ходил на демонстрации. А одна сотрудница в Первомайском РОВД кричала на нас за то, что мы вышли против войны, что каждого бы сама вывела во двор и застрелила собственноручно.
Когда в бетонной камере в отделении милиции собралось несколько человек, вечером нас повезли в «стакане» на Окрестина. Там двое суток ждал суда, — вспоминает тот день Константин.
Суд происходил в маленькой комнатке на втором этаже, где стояли два стола с ноутбуками. Судья Максим Трусевич проводил процесс по скайпу, было очень плохо слышно, и мужчина почти ничего не понимал. Весь процесс длился около 20 минут. По двум протоколам (ст. 24.23 и 24.3 КоАП РБ) ему присудили 30 суток административного ареста. Затем собрали партию арестованных и повезли в Жодино.
«В камере на 8 человек находилось 32 арестанта»
«Наиболее жестоко к нам относились в изоляторе в Жодино. Выводили на коридор и избивали. На проверках тоже можно было ни за что получить. Случалось, что многих били головой об стену. Особенно любил издеваться небольшого роста надзиратель Степан, который, видимо, имел садистские наклонности. Поздно вечером или ночью он мог вывести кого угодно в коридор и заставлял отжиматься от пола и наносил удары. Видно, что ему это нравилось», — рассказывает собеседник. — «Еще какой-то майор периодически избивал и при этом называл всех фашистами».
Периодически в камерах устраивали обыски, во время которых били людей головой об стену. Константин вспоминает, что избили даже сотрудника Военной академии. Били дубинками. Ставили на растяжку. А еще на арестованных натравливали овчарок, которые не кусали, только громко лаяли. Была как-то ситуация, что в коридоре какой-то мужик толкнул собаку, и за это его сильно избили.
«Камера была переполненная, почти все политические. Свет горел круглосуточно. Помню, однажды к нам подселили двоих обычных арестованных, от которых сильно пахло алкоголем. У них был и матрас, и одеяло, и подушка, а у остальных только голые металлические пластины. Их даже кормили лучше, чем нас. А «политическим» — пресная каша да «чай», светлая такая жидкость», — рассказывает мужчина.
Константин вспоминает один случай, когда нескольких мужчин закрыли в душе и распылили газ. Одному человеку это помогло прочистить нос во время ковида, а другому попало на «одно место», и он корчился от адской боли.
«Перед освобождением одному из задержанных, когда он забирал свои вещи, не вернули 3000 евро, а деньги были внесены в список вещей. Это серьезная проблема. Все забегали по коридорам, так как что теперь делать, этого ж не скроешь теперь. Затем как-то выкрутились, заявили: «Едь на Окрестина, там все объяснят и найдут деньги. Понятно, что это была отговорка», — рассказывает Константин.
Через две недели мужчину перевезли в ИВС в Марьину Горку. Как раз приближался День Воли 25 марта, поэтому срочно начали освобождать камеры, чтобы подготовить место для будущих задержанных.
ИВС в Марьиной Горке запомнился диким холодом
Через полмесяца Константина отвезли в автозаке в Марьину Горку, в местное РУВД, где был изолятор.
«Марьина Горка запомнилась своим сильным холодом. Когда мы просили что-то с этим сделать, на это не обращали никакого внимания. Но там были не омоновцы, а обычные сотрудники милиции, и им было все равно. Они выполняли то, что им было приказано, но там, в отличие от Жодино, никого не избивали. В камере на двух человек нас находилось семеро. Среди нас — один старшего возраста, один сердечник, — говорит мужчина. — А если что-то не нравилось, сотрудники говорили: «Чемодан, вокзал, Варшава».
Собеседник рассказывает, что письма от матери ему не передавали, не приняли даже передачу. Поэтому не было предметов гигиены и теплой одежды. Даже в душ ни разу не выводили. Также не позволяли днем спать, а ночью от холода было не уснуть.
«Я понимал, что когда-нибудь за мной придут снова»
Последствия этого ареста не прошли для Константина полностью и до сих пор. Даже находясь в безопасном месте, он работает с психологом, испытывает страх от мысли вернуться в Беларусь:
«Помню, как-то летом после того ареста, встретились с ребятами, с которыми вместе сидели в ИВС. Говорю: «Скоро день города, давайте соберемся вместе, сходим на праздник!» А мне ответили, что когда какие события или праздник, то мы сидим дома и вообще никуда в такие дни не выходим.
И еще, когда ты видишь автомобиль с тонированными стеклами, — на душе все переворачивается, возникает чувство страха. Даже сейчас, когда нахожусь в безопасности за границей, увидев людей в форме, хочется перейти на другую сторону улицы или еще где-нибудь спрятаться.
Я занимаюсь с психологом, а некоторые из знакомых, которые прошли через подобные испытания, долгое время принимают таблетки, настолько им плохо.
Психолог как-то сказал мне, что все те переживания, всю ту боль, я зажал в себе, и это не дает мне покоя и до сих пор. Оно портит мне жизнь. Медленно все это негативное выходит из меня, но на это требуется время.
После освобождения я все время искал варианты, как можно было уехать из Беларуси. Знал, что некоторые из тех, с кем я сидел, побросали и уезжали в другие страны, а двоих уже посадили по уголовке. И я понимал, что когда-нибудь за мной придут снова».
Комментарии